Юрий Любимов: Театр не умрет никогда (Риа-новости, 23.04.2009)

Основатель и бессменный руководитель Театра на Таганке в день 45-летия своего театра поделился с корреспондентом РИА Новости Наталией Куровой секретом многолетнего успеха и рассказал, как ему работалось с великим Шостаковичем и замечательным прозаиком Трифоновым.

— 45 лет — огромный срок для театра. Как Вам удалось сохранить театр в такой превосходной форме до сегодняшнего дня?

— Трудно создать новый театр, а еще труднее держать его 45 лет, чтобы он жил, работал, был интересным и актуальным. Ведь театр не существует сам по себе и ради искусства. Здесь публика голосует ногами. Так что если зритель не реагирует на спектакль — он мертв, и его надо снимать. Спектакль в стол не положишь — его надо предъявлять публике. Книга, даже хорошая, может полежать на полке, а спектакль нет. Театр — живое искусство, рождающееся здесь и сейчас. В пустом зале оно ни к чему. Я, когда захожу в театр с главного входа, смотрю: если кассирша улыбается, значит, все билеты проданы, и я ликую. А часто даже стоит очередь, а это мне уж совсем приятно.

— Что надо сделать, чтобы на спектаклях был аншлаг, как у Вас?

 — Чтобы мой театр был интересен, я всегда стремился к тому, чтобы он отличался от других — формой, стилем, манерой и даже репертуаром. С самого начала я взял Брехта — автора, который в России тогда ставился очень мало. И это была уже какая-то новация. Я старался привлекать талантливых музыкантов, лучших из тех, что были. В театре ставилась превосходная драматургия, проза, поэзия. В числе персон, которые значатся в репертуарном листе, — а репертуар — это лицо театра, — такие имена как Эрдман, Трифонов, Абрамов, Можаев, Вознесенский, не говоря о великих классиках.

— Но работать с большими художниками непросто?

— Работать с людьми всегда тяжело, особенно с такими одаренными. Но они понимали, что работают на меня. Был случай с Шостаковичем, у которого я набрался наглости спросить: «Можно я возьму вот эту Вашу музыку и пущу ее в два раза быстрее?» Другой бы возмутился, а Шостакович сказал: «Да, пожалуйста». Он понимал, что так нужно для спектакля, который создает режиссер. Так же как композитор пишет музыку, драматург сочиняет пьесу. Я работал с таким замечательным прозаиком Юрием Трифоновым. И он просто предложил мне: «Если Вам не будет хватать 5-6 фраз, то напишите их сами, а я потом вставлю слова, соответствующие моей стилистике». Важно, чтобы все было подчинено главной мысли спектакля — тому, ради чего он делается, — и не разрушало целостности режиссерского замысла.

— Что это за профессия — режиссер?

— Режиссер должен быть хозяином сценического пространства и уметь все. Как земский врач, который и роды принимал, и хирургическую операцию мог провести. Эта профессия очень суровая и жесткая, требующая огромного терпения и концентрации. Вы должны быть готовым к репетиции и к возражениям, особенно среди русских артистов. На Западе работать легче, там более дисциплинированные труппы, которые понимают, что хозяин — режиссер, а они исполнители. А у нас все творцы, а теперь и целые «фабрики звезд». Режиссер должен найти яркие индивидуальности и суметь объединить их, подчинив главному в спектакле.

— С чего Вы начинаете, задумав поставить спектакль?

 — Главное — найти драматургический ход. Вот, например, когда я задумал поставить «Братьев Карамазовых» Достоевского, то в качестве центра я выбрал суд, разбирательство в суде — ведь это всегда вызывает интерес. А потом начал фантазировать — и придумал стол, где расположены доказательства вины и приспособления для того, чтобы этот стол колебался. Выдумываешь что-то, чтобы было сценично, а не разговорно. Ведь если даже гениальный артист выходит на сцену и просто произносит текст, то это будет чтение — выразительное, но чтение, а не театр! Причем тут театр? Тогда лучше иди и выступай с концертами.
Театр — это действо. В каждой пьесе мы читаем: «действие первое» и так далее. Например, начиная работу над «Сказкой», премьера которой состоится в день рождения театра, я решил это сделать в форме циркового представления. Главная метафора спектакля — «цирк приехал». А в драматическом театре цирк — это какая-то закорючка интересная. Потом возникла идея с батутами. И я купил два профессиональных батута и пригласил чемпионов в этом виде, которые работали с артистами.

— Вы не всегда лестно отзываетесь об артистах. Что Вам кажется сегодня слабым местом в подготовке нового актерского поколения?

— Необходим специальный тренинг и особое воспитание. Я поклонник старой императорской системы, когда начинали обучать с семи лет. Отбирали одаренных детей, а потом распределяли: кого в оперу, кого в балет или оркестр, а только потом — в драму. Но эти артисты уже владели музыкальными инструментами, умели танцевать, петь, у них была отшлифована речь, поставлен голос. А за четыре года, как сегодня, это сделать невозможно. Они все выходят с мыслью, что роли Офелии, Лира, Макбета, чеховских героев предназначены для них, с уверенностью, что должны играть главные роли. Но так не бывает. Попадание такое случается, но редко. И потом им все равно предстоит осваивать театр, его атмосферу, сцену, прожектора, публику. Для этого нужна практика.

— Что Вы думаете о будущем театра? Выживет он в нынешние трудные времена? 

— Театр, какие бы времена не были, не умрет никогда. Это форма искусства живого общения. И сегодня, когда во всем доминирует техника, живое общение будет востребовано как никогда. Что касается судьбы «Таганки», то, конечно, мне бы хотелось, чтобы дело, которому отдано столько лет жизни, не закончилось. Допустим, я уйду или умру, что неизбежно, — так вот, хотелось бы, чтобы они и потом держались, как выражаются, на плаву.

23.04.2009