Режиссер юрий любимов издал «рассказы старого трепача» — книгу, вмиг ставшую бестселлером. Своеобразную устную версию своих мемуаров юрий петрович предлагает читателям «итогов».
У старого москвича любимова (а юрий петрович считает себя москвичом, хотя первые пять лет прожил в ярославле) два дома — квартира на никитской и театр на таганке
Говоря о юрии любимове, трудно не сбиться на пафос: без него действительно невозможно представить себе ни нынешний театр, ни нынешнюю москву.
Создатель легендарной «таганки» не только взорвал театральное «болото» времен застоя, но и изменил саму московскую географию, превратив пролетарский район с сомнительным прошлым в культурный центр, где отмечается весь российский бомонд. Объездив весь мир — и по собственной воле, и в качестве эмигранта, — он вполне мог бы претендовать на звание космополита. Но таковым любимов себя не считает.
— Юрий петрович, после всех своих странствий вы ощущаете себя гражданином мира или все-таки москвичом?
— Конечно, москвичом. Особенно сейчас, на старости лет. Когда едешь по москве на машине или идешь пешком, и вдруг всплывет — вот здесь я учился, сюда бегал гулять. Я родился в ярославле, а сюда мы переехали, когда мне было пять лет. Жили на плющихе в земледельческом переулке. Я сразу поступил в «нулевой класс» — были тогда такие «нулевки».
— Если представить себе такой маршрут — «москва любимова», что, кроме плющихи, должно было бы в него войти?
— Пречистенка — до четвертого класса учился я в кропоткинском переулке у финского посольства, потом перешел в школу на крымской площади. В семилетку. В десятилетку меня не взяли как сына лишенца и буржуя. Потом было фзу на таганке, где по совету добрых людей я зарабатывал рабочий стаж.
На улице станиславского у никитских ворот жил в полуподвальной комнатке со своей первой женой. Потом была котельническая набережная, сокольники, 3-я фрунзенская улица.
— Что заставляло вас так часто менять адреса?
— Жизнь менялась, а вместе с ней и адреса. Маленькую двухкомнатную квартирку на 3-й фрунзенской дала мне фурцева. Потом была хорошая квартира в сокольниках, куда мы с катериной привезли из будапешта маленького петю.
Когда я пустился в странствия далекие, квартиру эту опечатали и реквизировали как у врага народа. Много чего пропало. Кое-что успел вывезти мой старший сын никита. Его тогда позвали: «убирайте все!» а там уж и половины не было. Теперь вот — после возвращения в 1992 году — живем в «пушкинских местах», на малой никитской.
— Всюду пушкин? и в театре в фойе — сплошь скульптурный александр сергеевич
— Этих пушкиных к «евгению онегину» сделал нам господин баранов — замечательный скульптор и типичный москвич с прекрасной семьей, в которой очень приятно бывать.
— А в чем заключаются для вас типично московские черты?
— Мне кажется, в москве особенно распространена страсть к кухонным посиделкам в хорошей компании. Читая того же пушкина, убеждаешься, что москвичи всегда отличались хлебосольством — желанием принимать и угощать гостей, накрывать стол и печь пироги.
— Вы сами живете по-московски?
— Скорее по-европейски — катя ведь иностранка. Но гостей она любит. Просто мы оба много работаем и не всегда находим время для «приемов». Если выдается пауза, с удовольствием приглашаем друзей к себе домой.
— Как вы относитесь к «новоделам», которые растут в столице как грибы?
— Не так плохо. Центр стал гораздо ухоженнее. Москву осветили, восстановили многие особняки и церкви, которые украшают город. Те, кто не были в москве лет десять, удивлены — прямо европейский город! чуть поглубже — в переулочках, в подъездах — все равно наше московское безобразие. Все страшно захламлено, коммуникации гнилые, плохая вода.
— А новый храм христа спасителя?
— Я не был поклонником этого восстановления. По-моему, по церковным канонам там должна быть только часовня. Раз уж совершили такой грех, так тому и быть. Проклятое это место! сколько они ни пытались построить там дворец советов с лениным в облаках, — ничего же не вышло! и построили только бассейн.
— У которого, кстати, нашлось много поклонников.
— Да! писатели воспевали: «аквамариновый бассейн, который манит москвичей!» а я помню, как мальчиком гулял в прекрасном саду у того храма христа спасителя. Помню и его ободранные купола. Сперва по ним ползали люди — облепили, как мухи, и сдирали тонкие листы золота.
— В москве ваша жизнь в основном проходит в театре?
— Этот театр — тоже мой дом. Я столько в него вложил. Гришин когда-то хотел нас разрушить — здесь собирались дорогу расширять. Пришел ко мне в кабинет, и я показал ему эти стены, на которых оставили свои автографы лоренс оливье, артур миллер, кобо абэ и все политбюро итальянской компартии.
Посмотрел он и сказал: «да… Ломать вроде нельзя». Началось все тридцать восемь лет назад с андрея вознесенского, когда он фломастером с размахом написал на стене: «все богини как поганки перед бабами с таганки». Другим понравилось, и стали просить: «можно и я напишу?» многое сте рлось, где-то одно налезло на другое.
— И как же вы живете в этом музее?
— А очень хорошо! руки вот не доходят покрыть лаком эти уникальные надписи.
— А так ли уж важен для творчества антураж?
— Безусловно! красота не может не влиять. Вот италия — сплошная география великого искусства, и там по-другому работается. Я помню, как меня всегда тянуло в петербург, если я долго там не бывал. Особенно в белые ночи. Питер — очень красивый город, но климат там скверный, гораздо хуже, чем в москве.
— У вас в питере есть своя компания?
— Есть художники знакомые. Бывал я там у германа, у товстоногова, у моего друга и партнера паши кадочникова. Когда-то мы снимались с ним в «робинзоне крузо». Он был робинзоном, я — пятницей. А вот ставить там не привелось.
Хотел меня пригласить товстоногов, когда стал болеть, но я не сумел приехать.
— Московские артисты отличаются чем-то от питерских? правда ли, что есть две школы?
— Нет. У нас всюду насаждалась одна и та же система станиславского, нивелировавшая всех и вся. Может быть, раньше питерские были чуть рафинированнее, говорили чуть грамотнее. Сейчас все смешалось. Когда-то петербург был имперской столицей и казался более «аристократичным», но это восприятие касалось только архитектуры. У москвы всегда была своя прелесть.
Моей жене сейчас москва очень нравится. А она ведь училась в мгу и помнит всякую москву — и ту, и эту. Говорит, никакого сравнения — все изменения только в лучшую сторону.
— И петербург уже не тот?
— Не зря ведь острили про «европейский город с провинциальным правлением».
В чем-то они стали еще более провинциальными, чем мы. Да и мы хороши! «бандитский петербург» и «криминальная москва» — трудно сказать, кто на первом месте.
— В последнее время стали звучать предложения о переносе российской столицы обратно в петербург. Как вам такая идея?
— Знаете, как молодежь сейчас говорит? «а мне без разницы!» я сам по себе, власть сама по себе. Люди искусства должны заниматься искусством и не отвлекаться на подобные вопросы. Вместо того чтобы искать возможность по-человечески оплачивать людям их труд и наладить нормальную жизнь, мы заняты поиском «идей». Дошли уже до того, что некоторые умники призывают восстанавливать коммунистические традиции и твердят о нехватке «идеологии»! кому она нужна? это все выдумано! со своей «идеологией» они и нагородили всю эту пошлость, даже язык русский умудрились испортить а все бюрократия и партократия со своей дикой канцелярщиной. Наплевать им на человека — всем этим высокопоставленным дядям и тетям. Наплевать и растереть. Людям жрать нечего, а они устраивают бесконечные тусовки а-ля «оскары». Люди, живущие тяжело и трудно, смотрят на все это с омерзением.
— Неужели ничего не изменилось за эти годы?
— Россия — такая страна, где все происходит медленно. То слишком долго тянут, то заворачивают не в ту сторону. «Поневоле не доедешь, коль не знаешь, куда едешь. Ничего не перестроишь, коль не знаешь, чего строить».
Разговариваю сейчас стихами, потому что недавно закончил работу над стихотворной мистерией «оракул», которую ставил для греческого города дельфы. Сейчас ведь год сократа. Удивительное место дельфы. Там мы семь лет назад организовали эту всемирную театральную олимпиаду.
— Если бы вы могли выбирать, в каком городе поселились бы?
— Сейчас мне хочется в новую зеландию. Холмы, овцы… Я там еще не был, но все говорят, что там хорошо. В большом городе жить тяжело. Ну что я тут вижу?! черную дыру сцены — пыльную и душную, — на которой я что-то придумываю, создавая нечто из ничего. Я вообще очень много работаю. Надо где-то заработать, чтобы здесь заниматься театром. У меня на таганке зарплата 300 долларов — сказать стыдно. А если учесть количество моих «нахлебников» — просто смех.
— Приведись вам каким-то чудом стать мэром москвы, что бы предприняли вы в столице в первую очередь?
— Боже сохрани! что? стал бы сажать зелень. Надо что-то делать, чтобы все мы не задохнулись от машин. С каждым годом все хуже и хуже — город уже задыхается от пробок. Все трубы надо менять — все износилось. Все! а главное — люди надорвались. На всех этих пятилетках, поборах, бессмысленных войнах.
— Где вы сами набираетесь энергии и сил?
— У меня много друзей с дачами — можно поехать к кому-нибудь. Раньше была «своя комната» у петра леонидовича капицы на николиной горе. Он всегда меня звал: «приезжайте, юра, и живите на здоровье!» сейчас у меня есть еще один «дачный друг» — муж людмилы максаковой, с которым мы дружим много-много лет. Он немец. Я приезжаю к ним, и мы философствуем о «фаусте», которого я хочу ставить. Говорим о гете. Так и живу.
Журнал «итоги».
2001
Пришли свои воспоминания о Мастере. Мы опубликуем 10 лучших авторов во 2 томе «100 СОВРЕМЕННИКОВ О ЛЮБИМОВЕ»
Узнать условия